Неточные совпадения
— Брось сковороду, пошла к
барину! — сказал он Анисье, указав ей большим пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к
барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не говорил: вот побожиться не грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем другое, что
барон, слышь, сватался за барышню…
И действительно, в два часа пополудни пожаловал к нему один
барон Р., полковник, военный,
господин лет сорока, немецкого происхождения, высокий, сухой и с виду очень сильный физически человек, тоже рыжеватый, как и Бьоринг, и немного только плешивый.
«Впрочем, у меня когда хотите, тогда и дадут есть, comme chez tous les mauvais gargotiers [как у всех плохих кабатчиков — фр.]», — прибавил он. «Excellent, monsieur Demien» [Превосходно,
господин Демьен — фр.], — сказал
барон Крюднер в умилении.
«А этот
господин игрок, в красной куртке, вовсе не занимателен, — заметил, зевая,
барон, — лучше гораздо идти лечь спать».
— Верно,
господин, он настоящий
барон, — зашептал мне Оська. — Теперь свидетельства на бедность да разные фальшивые удостоверения строчит… А как печати на копченом стекле салит! Ежели желаете вид на жительство — прямо к нему. И такция недорогая… Сейчас ежели плакат, окромя бланка, полтора рубля, вечность — три.
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы,
бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я.
Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните,
господа!), наш
барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
—
Барон просит
господина Розанова.
— Ничего не будет, уж я чувствую, — сказал
барон Пест, с замиранием сердца думая о предстоящем деле, но лихо на бок надевая фуражку и громкими твердыми шагами выходя из комнаты, вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым чувством страха торопились к своим местам. «Прощайте,
господа», — «До свиданья,
господа! еще нынче ночью увидимся», — прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.
Прение между г-ми секундантами несколько раз становилось бурным; оно продолжалось более часа и завершилось наконец следующими условиями: «Стреляться
барону фон Дöнгофу и
господину де Санину на завтрашний день, в десять часов утра, в небольшом лесу около Ганау, на расстоянии двадцати шагов; каждый имеет право стрелять два раза по знаку, данному секундантами; пистолеты без шнеллера и не нарезные».
Барон З. в это время беспрестанно подходил ко всем гостям, которые собрались в гостиной, глядя на суповую чашу, и с неизменно серьезным лицом говорил всем почти одно и то же: «Давайте,
господа, выпьемте все по-студенчески круговую, брудершафт, а то у нас совсем нет товарищества в нашем курсе.
Вследствие его и досады, порожденной им, напротив, я даже скоро нашел, что очень хорошо, что я не принадлежу ко всему этому обществу, что у меня должен быть свой кружок, людей порядочных, и уселся на третьей лавке, где сидели граф Б.,
барон З., князь Р., Ивин и другие
господа в том же роде, из которых я был знаком с Ивиным и графом Б. Но и эти
господа смотрели на меня так, что я чувствовал себя не совсем принадлежащим и к их обществу.
Гостей было человек двадцать, и все были студенты, исключая г. Фроста, приехавшего вместе с Ивиным, и одного румяного высокого штатского
господина, распоряжавшегося пиршеством и которого со всеми знакомили как родственника
барона и бывшего студента Дерптского университета.
От секретаря управляющий проехал к начальнику губернии
барону Висбаху, которому в весьма почтительных выражениях объяснил, что он — управляющий бывшего губернского предводителя Петра Григорьича Крапчика и приехал просить начальника губернии почтить своим посещением прах его
господина.
Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего
господина в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что в них прежде жили
бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что в их даже пароход скоро выстрелят, — и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел.
Да Фома против этого; говорит, что он ему нужен, полюбил он его; да сверх того, говорит: «Мне же,
барину, больше чести, что у меня между собственными людьми стихотворцы; что так какие-то
бароны где-то жили и что это en grand».
—
Барон фон Якобовский и
господин Долинский, — отрекомендовал Кирилл Сергеевич друг другу пожилого
господина и Долинского.
Встретившийся им кавалергардский офицер, приложив руку к золотой каске своей и слегка мотнув головой, назвал этого
господина: — «Здравствуйте,
барон Мингер!» — «Bonjour!» [Добрый день! (франц.).], — отвечал тот с несколько немецким акцентом.
— Честь имею представить вам —
господин Жуквич! — говорил он Анне Юрьевне. — А это — графиня Анна Юрьевна! — говорил он потом тому. — А это —
барон Мингер, мой друг и приятель!.. А это — госпожа Жиглинская, а я, честь имею представиться — коллежский секретарь князь Григоров.
Появление Жуквича окончательно напугало
барона: недаром точно каленым железом кто ударил в грудь его при первых же словах князя об этом
господине.
— Никакого тут яду нет. Не так бы к этим
господам следовало писать! — возразила Анна Юрьевна с неудовольствием, однако написанное прежде ею письмо изорвала, а продиктованное
бароном запечатала и отправила.
Барон вообще, день ото дня, все больше и больше начинал иметь на нее влияние, и это, по преимуществу, происходило оттого, что он казался Анне Юрьевне очень умным человеком.
— А этот
господин, — продолжал Михайло Борисович, мотнув головой на дверь и явно разумея под именем
господина ушедшего генерала, — желает получить известное место, и между ними произошло, вероятно, такого рода facio ut facias [я делаю, чтобы ты делал (лат.).]: «вы-де схлопочите мне место, а я у вас куплю за это дом в мое ведомство»… А? — заключил Михайло Борисович, устремляя на
барона смеющийся взгляд, а тот при этом сейчас же потупился, как будто бы ему даже совестно было слушать подобные вещи.
— Так, так!.. Да, да! — подтвердил с удовольствием
барон. — Этот Герцен ужасно какой
господин остроумный, — присовокупил он.
— Mille remerciements! [Тысяча благодарностей! (франц.).] — воскликнула Анна Юрьевна, до души обрадованная таким предложением
барона, потому что считала его, безусловно, честным человеком, так как он, по своему служебному положению, все-таки принадлежал к их кругу, а между тем все эти адвокаты, бог еще ведает, какого сорта
господа. — Во всяком случае permettez-moi de vous offrir des emoluments [позвольте предложить вам вознаграждение (франц.).], — прибавила она.
— Гм! — грустно усмехнулся Елпидифор Мартыныч. — Как угостил себя!.. Мне, однако, тут одному делать нечего, — съездите хоть за
бароном! — присовокупил он камердинеру, все время стоявшему у ног
барина и горько плакавшему.
Сам
господин был высокого роста; руки и ноги у него огромные, выражение лица неглупое и очень честное; как бы для вящей противоположности с
бароном, который был причесан и выбрит безукоризнейшим образом,
господин этот носил довольно неряшливую бороду и вообще всей своей наружностью походил более на фермера, чем на джентльмена, имеющего возможность носить такие дорогие пальто.
— Не всегда! — возразил ей
барон. — Честность
господ адвокатов, сколько я слышал, далеко не совпадает с их известностью!
— Это совершенно справедливо-с, — подхватил вежливо
барон, — но дом все-таки, вероятно, будет куплен, и
господин этот получит желаемое место.
— Хорошо-с! — сказал Елпидифор Мартыныч и к экипажу своему пошел не через залу, а садом, где, увидав сидящего на лавочке
барона, заметно удивился. «Это что еще за
господин и зачем он тут сидит?» — подумал он про себя.
Перед одним из книжных магазинов высокий
господин вдруг круто повернул и вошел в него;
барон тоже не преминул последовать за ним.
— Вообразите, какая досада, — продолжала Дарья Михайловна, —
барон получил предписание тотчас вернуться в Петербург. Он прислал мне свою статью с одним
господином Рудиным, своим приятелем.
Барон хотел мне его представить, — он очень его хвалил. Но как это досадно! Я надеялась, что
барон поживет здесь…
Толстый
господин, который был по какому-то случаю
барон, воспользовался этим промежутком времени, чтоб объяснить подробно свои родственные связи с прусским посланником.
— Вообще я уверен, что все это пустяки, — авторитетно продолжал
барон, — эти
господа не умеют говорить с народом; я поеду туда… я покажу им… Помилуйте, как с какими-нибудь мужиками не управиться!.. ха, ха, ха!..
Дамы, не имеющие счастья принадлежать к сливкам славнобубенского общества, но тем не менее сгорающие желанием узреть интересного
барона Икс-фон-Саксена, несмотря на весеннюю слякоть, прогуливались по Большой улице вместе со своими кавалерами, роль которых исполняли по преимуществу
господа офицеры Инфляндманландского пехотного полка, вконец затершие
господ офицеров батальона внутренней стражи.
— Видим, — отвечал банкир. — Недурно сделали, что нас послушали и приехали…Мы очень рады,
барон, что вы еще не утратили способности послушания…От слова «послушный» попахивает чем-то рабским, но вы извините…Для таких
господ, как вы, послушание необходимо…
— Вы, mademoiselle, вероятно, хотите, чтобы эти
господа сделали со мной скандал! — сказал он сквозь дверь дебютантке. — Отворите! Через полторы минуты я уезжаю…Сейчас или никогда! Я,
барон фон Зайниц, люблю всё делать сейчас или никогда! Угодно вам поговорить с
бароном Зайниц, который имеет к вам дело?
— Ваше благор… Господи! — забормотал Меркулов, захлебываясь и срывая со своей головы шапку вместе с клочком волос. — Ваше благородие! Да нешто вперво́й мне это самое? Ах, господи! На
барона Шпуцеля шил… Эдуарда Карлыча…
Господин подпоручик Зембулатов до сей поры мне десять рублей должен. Ах! Жена, да дай же его благородию стульчик, побей меня бог… Прикажете мерочку снять или дозволите шить на глазомер?
— Не желаю я на хамов шить! Не согласен! В Петербурге я самолично на
барона Шпуцеля и на
господ офицеров шил! Отойди от меня, длиннополая кутья, чтоб я тебя не видел своими глазами! Отойди!
— Сейчас видать настоящих
господ! — бормотал он. — Люди деликатные, образованные… Точь-в-точь, бывало… по самому этому месту, когда носил шубу к
барону Шпуцелю, Эдуарду Карлычу… Размахнулись и — трах! И
господин подпоручик Зембулатов тоже… Пришел к ним, а они вскочили и изо всей мочи… Эх, прошло, жена, мое время! Не понимаешь ты ничего! Прошло мое время!
— По временам не смерть ли уж? Или все эти болезни должны существовать в воображении
барона, или вы,
господин переводчик, — не взыщите — изволите перевирать. Сколько могу судить по глазам и лицу пациента, облитым шафранным цветом, у него просто разлитие желчи. И потому советую ему главное: укротить как можно порывы гнева и при этом употреблять (то и то…).
— А вы,
господин свидетель, — задал, с разрешения председательствующего,
барону Розену вопрос подсудимый Арефьев, — сами хорошо знаете русский язык?
— Спасибо,
господин Яне, — произнес смущенный рассказчик, отвесив поклон старому служителю, — поправили вовремя деревенщину. Вот видите, вы живали при покойном
бароне…
Барон бездетен и усыновил Поппеля: не боятся ли эти
господа, чтобы я когда-нибудь предъявил свои права на наследство?
— Разве потому, что баронится! Не хочешь ли,
господин художник, вывесть его в настоящие
бароны?
— Не хочу солгать, милостивая госпожа! Только раз согрешил, нечаянно ослушался, сорвалось с языка. Зато мигом оправился: «Не подумайте, — молвил я ему, — что вас называю
бароном потому, что вы
барон; а эдак у нас чехи и дейтчи называют всех своих
господ, так и я за ними туда ж по привычке… Вот эдак мы все честим и вашу матушку, любя ее». Нет! я себе на уме! Как впросак попаду, так другого не позову вытащить.
— Не заботьтесь,
господин Яне, хоть и глазею по сторонам, а все-таки держусь крепко за полы молодого
барона.
Тогда в ней деются такие чудеса, что и… кого бы назвать бесстрашнее всех?.. да, например, кто бесстрашнее шведского офицера?.. и у того, с позволения сказать,
господин цейгмейстер, побегут мурашки по коже, когда увидит бесплотного
барона этой долины.
Экономка спешила в точности выполнить приказ своего повелителя. Сторож отвечал, что приехал из Гельмета
господин Никласзон и грозится стрелять по окнам дома милостивого
барона, если не скоро пропустят его через мост.
— Прощения?.. А!.. Нет, гордый
барон, нет теперь пощады!.. Пять лет ждал я этой минуты… Говорите: клянусь и повторяю мою клятву отдать моего первенца, когда ему минет год, лекарю Фиоравенти с тем, чтобы он сделал из него со временем лекаря; почему властью отца и уполномочиваю над ним
господина Фиоравенти, а мне не вступаться ни в его воспитание, ни во что-либо до него касающееся. Если ж у меня родится дочь, отдать ее за лекаря… Один он, Фиоравенти, имеет право со временем разрешить эту клятву.
— Кроме пятидесяти рублей в месяц, я не могу пока выдавать вам ничего! Против того же
господина я уже начал дело и подал, как ваш опекун, жалобу прокурору, — протянул
барон.